Фан-фик представленный на Кинк фесте по Бличу. Писала моя знакомая *-*. Прошу оценить ...
(Было написано по ание,а не манге. Так что будем считать то что у Хали-тян маска не на всю моську)
С первыми тремя номерами Эспады бывал осторожен даже Айзен. Улыбался им особенно ласково и не говорил ни слова против. Да и не находилось ничего, в чем они могли бы друг другу противоречить. Странные это были существа - вроде бы так похожи на людей, а посмотри с другой стороны - и ничего человеческого уже не останется. Но они шли за ним, и Айзен давал своим созданиям свободу - ровно столько, чтобы не нарушать иллюзии выбора.
Странные, странные существа. И так неуютно, право же, с ними жить. Всего Лас Ночес и за неделю не обойдешь, но вовсе не обязательно видеть то, что тебе досаждает постоянно, иногда достаточно просто знать, что оно… где-то. Может, в дне, а может и в двух пути. Ведь за ними глаз да глаз - моргнуть не успеешь, и уже рядом совсем окажется.
Вот как сейчас, например.
Гин остановился за колонной и замер. Рук, впрочем, по привычке последнего времени спрятанных в рукава, не расцепил. Существа были опасны, но пока что не для него.
Темнотища, как и всегда в Уэко Мундо. Всегда и везде, не считая тех мест над цитаделью, где раскинулось искусственное небо. Но к темноте этой шинигами уже давно привыкли, - а Пустые и вовсе в ней рождались. Гин стоял и слушал знакомое рейацу, вглядываясь в тени между колонн, - покажется, или, почуяв чужого, обратно уйдет?
Замешкалась на секунду, но не ушла. У заминки этой была своя причина. Коридор вел в тронный зал, и то, что она появилась в нем, могло означать только ее намерение попасть туда.
Гин не в первый раз замечал арранкаров за этими походами, - то и дело, когда зал пустел, они поодиночке появлялись у его дверей. Одни просто стояли, не решаясь войти, другие все-таки входили, осторожно ступая по белым плитам пола. В их поведении не было ни страха, ни почтения, - лишь читалась в лицах неисчерпаемая бездна непонимания и словно бы работа мысли. И только при взгляде на трон Айзена в непонимании этом проступало что-то сродни благоговению. Этот символ власти - власти не с кровью вырванной у себе подобных, но непреложной - был и далек от них, и так чудесен.
Бедные существа, кажется, лбы себе готовы были поразбивать, лишь бы понять это, им чуждое. Да, пожалуй, при новых порядках дискомфортно в Лас Ночес стало жить всем. Но маленький дискомфорт не так уж и плох, на самом-то деле. В нем может быть сокрыта просто пропасть интересного.
Длинные хвосты соломенных волос едва не хлестнули Гина по лицу, когда она пронеслась мимо него к плотно закрытым дверям зала. Крутобедрая, большегрудая, единственная женщина Эспады. Да и правда, чего Халибел бояться? Айзен не налагал никаких запретов. Одно касание – и двери раскрылись, впуская ее внутрь. Другое – и они закрылись, так же беззвучно.
Коридор опустел, как будто никого и не было, и только сверху через окно лился серебряный свет. Гин с секунду постоял, примеряясь к идее. А, собственно, почему нет? Двери раскрылись вновь и сомкнулись уже у него за спиной.
- Прекрасная архитектура, не правда ли, Халибел-сан?
В зале такая хорошая акустика, что негромко сказанные слова взлетают к самому потолку. Арранкар, однако, не удивлена и не вздрагивает. Сложно не заметить, когда вслед за тобой входит один из бывших капитанов Сейретея.
- Не знаете, кстати, кому принадлежала идея все это построить?
Голос Гина, особенно вежливый и участливый сейчас, слышится все ближе, и Халибел, наконец, оборачивается. Шинигами остановился в паре шагов от нее, на самом краю постамента. Внизу - темные ряды колонн и двери зала, здесь же, с ними, только пустая каменная громада трона. Айзена сейчас нет, но трон всегда хранит частицу создателя. Сотворенная капитаном для себя вещь никогда не бывает простым предметом. И то, как четко вещь эта влилась в убранство возведенного много раньше Лас Ночес, поражает.
- Это было слишком давно. – Отвечает, наконец, Халибел. Голос у нее не по-женски низкий, но тем разительней контраст.
- О. Какая жалость. Было бы интересно узнать, вам не кажется? – Гин задирает голову, - потолок теряется в высоте, не рассмотреть. – У нас в Сейретее так не строят.
Он еще раз оглядывается по сторонам и идет через постамент, в последний момент огибая Халибел. Она стоит неподвижно, словно не замечая остановившегося рядом шинигами. Гин заглядывает ей в лицо, а потом переводит взгляд на трон перед ними.
- А вот это вещица тоже интересная. Хотя и не настолько, как ваша архитектура. Жаль, конечно, что вы не знаете. Стоит, наверное, спросить Айзена-тайчо, может, ему удалось найти ответ.
Шинигами опять приходит в движение и на этот раз останавливается за спинкой трона. Устроив на ней локти, Гин снова смотрит на арранкара.
- Нет хотите присесть, Халибел-сан?
Воротник формы наполовину скрывает ее лицо, а волосы падают на глаза, но и той части, что остается, достаточно, чтобы понять, как подействовала на нее эта просьба. И Гин улыбается, понимая, что, на самом деле, вызываемые Айзеном у арранкаров эмоции еще глубже, чем ему казалось. И, даже несмотря на годы знакомства с бывшим капитаном пятого отряда, он чувствует короткий укол зависти.
- Ну же, смелее. Он не кусается.
Привычная улыбка шинигами сейчас немного натянута, но в голосе его – вся сила убеждения, которой у Гина больше, чем у многих. А в глазах Халибел горит мучительное сомнение. Она делает шаг, другой и останавливается перед троном. Простые вытесанные из камня подлокотники, никаких изысков, и он, и в самом деле, так похож на то, что она привыкла видеть вокруг. И нет, по правде говоря, вовсе ничего запретного в том, чтобы сесть.
Белая поверхность должна бы холодить голую спину, когда Халибел прислоняется к ней, но на деле оказывается теплой. Некоторое время арранкар сидит, глядя в темноту перед собой, а потом кладет локти на подлокотники. И в лице ее нет ни капли удивления, когда чужие руки ложатся на плечи.
- Ну вот, так же лучше. Разве не правда?
Халибел молчит, а руки спускаются ниже, поглаживая, разминая мягкими движениями, - еще немного, и коснутся груди. И, наконец, касаются, ныряют вниз, словно бы желая поддержать тяжелые полушария, - а потом сжимают их, и тянут вверх короткую форму, открывая темные соски. Гин чертит пальцами по шоколадным ореолам вокруг, пока соски не твердеют, и лишь тогда останавливается. Но только чтобы обойти трон и опуститься на край одного из подлокотников.
- Какая удобная у вас форма, Халибел-сан. Сами выбирали?
Арранкар томно улыбается, когда его руки опускаются на ее бедра. Форма и правда удобная, а снежная ее белизна только темнее делает кожу в вырезах. Кожу мягкую, упругую, хотя вряд ли Халибел взаправду заботится об этом. Но это вовсе не значит, что она не сознает своей привлекательности. И, когда пальцы шинигами проникают ей под пояс, кошкой выгибается ему навстречу.
- А теперь, наверное, нам самое время поменяться местами? – Мурлычет Гин, проводя влажной еще рукой по ее гладкому животу, и Халибел, замешкавшись только на мгновение, поднимается. Гину кажется, что он знает, с чем связано ее сомнение, но лицо арранкара по-прежнему скрыто воротником, - она так и не опускает его.
Вместе с расстегнутым поясом волнами белой ткани на пол ложится и форма. Халибел очень красива, - широкие бедра и тонкая талия, длинные ноги и тонкие, тонкие лодыжки. Гин прикрывает глаза, когда она склоняется над ним, запуская руки в складки одежды, освобождая от них. А потом арранкар поворачивается к нему спиной и медленно, медленно опускается. Он придерживает Халибел за бедра, когда она начинает двигаться, - сначала медленно, а потом все быстрее, держась за подлокотники кресла.
Где-то высоко над ними извечный месяц Уэко Мундо совершает очередной поворот по своей орбите и светит теперь в одно из многих окон потолка, к которому тянутся бесчисленные колонны. Все выше и выше. Гин опускает веки и прижимается щекой к теплой спине перед собой, обхватывает Халибел крепко-крепко. Она издает какой-то звук – то ли стон, то ли вскрик, толком не разберешь, - и убыстряет темп.
В мягкой пульсирующей темноте есть только жар чужого тела и четкий, словно выверенный ритм. Халибел вскрикивает снова, на этот раз громче и на секунду сбивается, но этого достаточно. Гин резко вдыхает, до боли сжимает ее бедра и широко распахнутыми глазами смотрит в высоту.
Из высоты, яркий и особенно серебряный сейчас, на него смотрит месяц. Гин тихо смеется и откидывается на каменную спинку позади.
